Месяц назад страна знала своих героев в лицо. Выход из сделки с ОПЕК был предметом гордости, преподносился как стратегический нефтяной маневр, который должен был одним махом всех побивахом: и ерепенистых саудитов, и зарвавшихся американцев. Это презентовалось как новый бросок Суворова через Альпы с цистерной наперевес. Теперь это называют нефтяным Брестским миром.
На бумаге план был просто великолепен. Главной мишенью были хитрые американские производители сланцевой нефти, которые не сеют, не пашут, а пожирают на своем внутреннем рынке все дивиденды, пока другие в поте лица сокращают свою добычу, чтоб поддержать приемлемые для нефтяников высокие цены на сырье. Идея состояла в том, чтобы красивым демпинговым финтом уложить на газон сразу всех игроков и отправить на носилках с поля. Главное — сделать цену неприемлемой для американцев и разорвать их ненавистную сланцевую нефтедобычу.
Одновременно за счет того же маневра предполагалось начать агрессивно захватывать рынки сбыта в Европе, да что в Европе — во всем мире, и совершить, наконец-то, великий новый передел нефтяного мира, который, конечно, должен был стать только предтечей нового великого передела мира вообще. Где-то на горизонте маячила новая «сделка века», — главная русская политическая утопия последних пяти лет, — которая закрепляет и легализует нефтяные завоевания России. Ну что-то вроде нефтяного Венского конгресса или газового Потсдама.
По-моему, в русской литературе этот диагноз называется «маниловщина», но не суть. Подвела именно приверженность к утопическим схемам, слабо привязанным к реалиям. Ну, во-первых, момент, мягко сказать, был выбран не совсем подходящий. Играть в демпинг в разгар самой масштабной за сто лет пандемии при входе мировой экономики в глубокую рецессию — это удел только очень сильных духом, но не разумом стратегов. Но даже и это не самое главное. Потому что, во-вторых, — и это важнее, — стратеги сильно ошиблись в математических исчислениях, но не объемов нефтедобычи, а диаметра и угла наклона собственной физиономии. Дело в том, что прежде, чем заявлять себя на чемпионате мира в излюбленном национальном виде спорта — соревновании «чья морда шире», сначала надо морду семь раз обмерить, а уж только потом ОПЕК резать. Тогда бы не было конфуза. А так оказалось, что и у арабов, и у американцев морда пошире будет.
Раньше, когда это еще была история великой победы русского нефтяного духа, у нее был один и всем хорошо известный отец — Сечин. Он, собственно, особенно ни от кого не прятался и с удовольствием давал интервью. Новая сделка с ОПЕК — вроде как мать-одиночка: ребенок есть, но в отцовстве никто не признается. Впрочем, вся эта история не стоила бы выеденного яйца, если бы не ряд обстоятельств.
Во-первых, история отнюдь не закончилась. Уже имеющимися потерями дело может не ограничиться, и эта ошибка может довольно дорого обойтись как России в целом, так и существующему режиму в частности, потому что вовсе не обязательно поспешное возвращение к сделке с ОПЕК устранит все вызванные поспешным же ее разрывом последствия.
Во-вторых, то, что проделал Сечин с ОПЕК, — это зеркало русской политической утопии эпохи позднего Путина. Мы все чаще наблюдаем, как основанием принимаемых политических или управленческих решений становится не прагматичный, пусть и циничный, расчет, как это было при прежнем «раннем» и «зрелом» Путине, а некие «большие идеи», произрастающие из новоявленного мифологического сознания российского правящего класса, отражающие не столько трезвые оценки реальности, сколько какие-то глубоко субъективные симпатии или антипатии: ну, не люблю я тебя. В данном случае — сланцевую нефть, но может быть все, что угодно.
Нелюбовь Игоря Ивановича к сланцевой нефти давно стала притчей во языцех. Он холил и лелеял в себе эту нелюбовь годами, но не мог найти повода дать волю своим чувствам. Да и условия были неподходящие. А когда повод вроде нашелся и внутренние предпосылки сложились (вечно мешающий великим планам Медведев, как Винни-Пух, прочно застрял на выходе из бункера Совбеза), то внешние обстоятельства как назло подкачали. Надо бы было остановиться, наступить вовремя на горло собственной песне, но инерция нелюбви была уже так велика, что сил остановиться не хватило. А со стороны, похоже, остановить уже и некому. И это пугает больше всего. Потому что обрушение нефтяного бюджета — это не самое страшное, что может случиться, если и в дальнейшем важнейшие политические решения будут приниматься по такому же шаблону — из нелюбви.
Естественно, не может не возникнуть вопрос — а где, собственно, герои несостоявшейся победы? Почему не слышно пресс-конференций, нет пространных интервью и подробных аналитических отчетов? Кто ответит за базар? Похоже, отец победы скрылся и не очень горит желанием платить алименты российскому бюджету.
